Апрельская ведьма - Страница 121

121

Все так же с закрытыми глазами Биргитта роется в кармане куртки, там тоже дырка, но маленькая, пачка сигарет провалиться не могла. Вытащив, она тычет ее наугад, ища в воздухе Маргаретину руку, потому что по-прежнему не может открыть глаза. Или, вернее, потому что не хочет их открывать и видеть, как эта зазнайка с поджатыми губами уставилась ей прямо в рожу. Еще и денег потребует за те жалкие несколько штук, которые человек успел выкурить. Биргитта может предложить ей выплату в рассрочку. Вообще-то сигареты для нее роскошь. Таким, как она, приходится обходиться самокрутками — раз уж они имеют наглость курить.

Маргарета выхватывает пачку, Биргитта слышит, как она расстегивает молнию на сумке и прячет сигареты. Теперь она уйдет задрав нос, и Биргитта откроет наконец глаза и оглядится, — но нет, она не уходит. Дышит над самым ухом.

— Ну, теперь ты справишься? — спрашивает Маргарета. Голос уже другой, немного неуверенный и не такой резкий.

Биргитта кивает. Она прекрасно справится, спасибо, если только Маргарета будет так любезна удалиться отсюда к чертовой бабушке, и немедленно, со своей дубленкой и своими сигаретами и всеми причиндалами. Но Маргарета ничего не понимает, она кладет руку Биргитте на плечо и слегка трясет:

— Слушай, ты вообще-то как? Нельзя тут оставаться, еще заснешь...

Да тебе же насрать на это, думает Биргитта, но не говорит, она стоит молча, не открывая глаз, прижавшись спиной к витрине магазина. Холод стекла уже просочился сквозь куртку и медленно подбирается к спине. Биргитта, дрожа, меняет позу и засовывает руки под мышки. Пальцы совершенно онемели. И ноги мерзнут.

— О'кей, — вздыхает Маргарета. — Я тебя подброшу до Муталы. Но чтобы без скандала.

Биргитта открывает глаза. Кто скандалит-то? Разве кто-то тут скандалит? Во всяком случае, не Биргитта Фредрикссон.

No way. Never.

Маргарета проворно шагает вниз по Дроттнинггатан, но Биргитта в своих сваливающихся туфлях заметно отстает, и отставание это стремительно увеличивается.

Неспроста Маргарета так рванула, кому охота идти рядом со старой блядью. Биргитта фыркает. Можно подумать, Маргарета сама намного лучше. Если у нее еще в школе хватало наглости трахаться с учителем, то и потом, надо думать, она времени не теряла. Кое-что Биргитта с годами стала понимать — Маргарета ей звонила время от времени, и сколько раз ни заводила речь о мужиках, каждый раз был кто-то новый. Она их, видимо, меняет примерно раз в полгода.

Маргарета уже на мосту, но, заметив, что Биргитта отстала, притормаживает, потом, нетерпеливо глянув, припускает опять. Зачем такая спешка? Неужели не видно, как она на этих копытах ковыляет, — прямо, блин, Бемби? Была бы ты, дорогуша, и правда такая добрая и гуманная, какой прикидываешься, то позволила бы сестре посидеть в парке на скамеечке и сама бы подогнала машину.

Ну наконец остановилась — у перехода. Биргитта, собрав все силы, пытается бежать, но через несколько шагов останавливается. Черт. Не в форме она. Это все, блин, печень. Или легкие. Или почки. Или сердце. Когда она недавно выписывалась из больницы, врач сказал, это вообще чудо — что она еще на ногах.

— Это потому, что я сильная, — ответила тогда Биргитта, потому что не могла же она сказать, что на самом деле думает, — тогда бы ее точно упекли в психушку — на счет раз.

Врач рассмеялся в ответ и отвернулся к компьютеру, нажал клавишу и вывел на монитор ее историю болезни.

— Может, вы и были сильной. — Он покачал головой. — Но теперь пора уже поберечь себя. Особенно если вы намерены дожить до старости.

Очаровашка был доктор, почти как Хубертссон, но, как и все они, ничего не понимал. Смерть в Биргиттины планы не входила никогда, и стареть она тоже не собиралась, она даже не знала, как это делается. Ведь Гертруд и тридцати пяти не протянула.

Хотя Гертруд, конечно, никогда не была такой сильной, как Биргитта. Это было видно с первого взгляда. Невозможно тоненькая и прозрачная, она напоминала фарфоровую танцовщицу, стоявшую у бабки на шифоньере. Бабка прямо тряслась над этой танцовщицей. Она залепила Биргитте такую оплеуху, что потом несколько часов в ушах звенело, — только за то, что внучка влезла на стул и потрогала статуэтку пальцем. Это тебе не игрушка!

Биргитта не стала утруждать себя объяснениями, что она и не собиралась в нее играть — дурочка она, что ли, — а ей только хотелось посмотреть, как эта твердая фарфоровая кисея выглядит вблизи и какова на ощупь. Вот еще и на зуб попробовать — но этого она не успела, потому что бабка ее застукала. Так что Биргитта и дальше томилась неутоленным любопытством, уверенная, что фарфоровая кисея на вкус сладкая, как карамелька.

Однажды она попробовала на вкус и Гертруд. Как раз перед тем, как ее отправили к Старухе Эллен, значит, она была в четвертом классе. Гертруд ушла с работы, из «Стадс-отеля» ее выгнали, а другой работы для приличной официантки в Мутале не было. Не собирать же посуду со столиков в каком-нибудь «Ринг-баре», что бы ни бубнили Марианна и другие тетки из социальной службы, — ведь у нее, Гертруд, как-никак есть профессиональная гордость. Кроме того, скоро она выйдет за Освальда и станет домохозяйкой в трехкомнатной квартире, которую он вот-вот получит. И первое, что она сделает, когда наденет обручальное кольцо, это попросит Марианну и всю ее компанию катиться колбаской.

Биргитта очень ждала этой свадьбы, хоть Освальд ей и не нравился. Он был такой большой и неуклюжий, и, когда он приходил, ей самой уже не оставалось в квартире места. А еще у него были странные привычки. Он не здоровался и не прощался, а войдя, прямо в дверях стаскивал с себя ботинки и потные носки и, швырнув их через плечо, шел в комнату босиком на цыпочках. Там он плюхался в кресло и не вставал до самого вечера. Кроме того, он обладал исключительной способностью устраивать бардак. Очень скоро все стаканы были угвазданы, пепельницы переполнены, а по полу каталось множество пустых бутылок. Не то чтобы Биргитта страдала особой чистоплотностью, но Освальд в самом деле был редкой свиньей, он громко рыгал и плевал на пол, ухмылялся, когда громко пердел, да так вонюче, что Биргитте приходилось открывать окно. Ко всему прочему, ему не хватало ума вовремя уйти, он мог просиживать так в кресле целую вечность. Биргитта, которой негде было спать, накладывала в передней кучу одежды на пол и сворачивалась на ней клубочком. Освальд всегда будил ее, когда уходил домой, выдергивая из-под нее свою куртку и ругаясь на чем свет стоит.

121