Апрельская ведьма - Страница 120

120

— Здравствуй. Это ты Биргитта? А меня зовут Марианна. Я из комиссии по делам несовершеннолетних.

«Это все из-за тебя», — много раз потом повторяла Гертруд. Не сваляй Биргитта такого дурака и не заявись в школу в ночной рубашке, ни за что бы эта Марианна не повадилась к ним домой. А теперь она заявлялась чуть не каждую неделю, и скоро до того обнаглела, что стала шуровать по комодным ящикам, роясь в Биргиттином белье, а потом даже заглянула в ванную — проверить, есть ли у Биргитты зубная щетка. Щетки не было. Гертруд сказала, что это просто совпадение, что старая щетка вся истерлась, а новую не успели купить, но это была неправда. Биргитта не чистила зубы ни единого раза с тех пор, как приехала в Муталу, о чем Марианна явно догадалась, — она так скривилась, когда, открыв рот Биргитте, заглянула и туда. Она передаст в школу, чтобы Биргиттой зубной врач занялся в первую очередь.

Зубной велел ей не глупить, когда она шарахнулась от шприца, потом выдрал три коренных зуба, засунул ей в рот что-то белое и выпроводил из кабинета. Белое тут же размокло во рту, как губка, Биргитта остановилась и выплюнула его на тротуар. Но белое было уже не белым, а красным от крови. И теперь она чувствовала, как в рот натекает все новая кровь, Биргитта наклонялась и сплевывала, но это не помогало, кровь все текла, и текла, и текла. Если не стоять тут и не сплевывать целую вечность, то придется глотать. От этой мысли мостовая качнулась у нее под ногами, и, шмыгнув носом, она подняла с асфальта кровавый тампон и засунула его обратно в рот. К нему прилипло немного сору, но ничего. Кровь, во всяком случае, больше не текла.

Вечером ей уже не хотелось пойти поиграть, заморозка отошла, и десны разболелись. Гертруд презрительно фыркнула, смешала себе «коктейль» — водку с лимонадом — и сказала Биргитте, что так ей и надо, сама виновата.

Но все-таки она поняла, что Биргитте правда больно. Она составила кресла уже ранним вечером, позволила Биргитте лечь в постель и сама пошла выносить бутылки в мусорный бак, когда стемнело. Она теперь постоянно выкидывала бутылки, хотя их можно было бы сдать — как-никак деньги. Но она не хотела, чтобы они стояли в шкафу под мойкой и дожидались, пока их сосчитает Марианна. Та ведь уже осторожно заводила речь о комиссии по борьбе с пьянством.

Биргитта вынула палец изо рта, когда Гертруд вернулась со двора, закрыла глаза и притворилась, что спит. Решено. Завтра надо расквасить Боссе нос.

Потому что это все из-за него. Из-за него и его отвратной мамаши.

***

Биргитта моргает, будто спросонок:

— Какие сигареты?

— Мои сигареты, — хмурит лоб Маргарета. — Которые ты у меня в очередной раз конфисковала. Маргарета поправляет ремень сумки на плече и протягивает вперед руку. Она почти хорошенькая, несмотря на злобную мину, и вид у нее какой-то солидный. Какой-то вымытый. Странно. Маргарета и в молодости-то никогда красотой не отличалась — плоская, как доска, и круглощекая, как младенец, — с чего бы ей вдруг так похорошеть в свои сорок пять? Тут, наверное, все дело в деньгах, ей по карману чудо-кремы и новые тряпки. Все на ней новенькое, на белом воротнике дубленки ни пятнышка, джинсы все еще держат форму. Биргитта любит жесткие джинсы, но что толку? Ее собственные все равно давно протерлись и обтрепались.

Тут оживает совсем недавнее воспоминание. Собственное отражение. Отброс общества в зеркале того магазина для задавак.

Десять лет назад этого не было заметно. Что она — отброс. И не только потому, что она тогда наркотой приторговывала, она в социальную службу уже и тогда ходила. Но стоило куртке чуть обтрепаться на манжетах, как выдавали новую, а теперь надо ходить в старье, пока оно не превратится в лохмотья. Это, наверное, специально делают — чтобы все видели, как роскошно выглядят такие, как Кристина и Маргарета, и какими безобразными стали другие. Сброду — драные куртки, а задавакам — дубленки и кожаные сумочки.

Биргитта — не задавака, она ничего из себя не строит и ни за что не нарядилась бы в бабский костюм или шикарную дубленку, будь у нее даже куча денег. Она купила бы себе черную кожаную куртку у того типа, который торгует на рынке в Мутале по субботам. Куртки у него отличные и дешевые, но Улла, ее кураторша из социального отдела, даже отказалась это обсуждать, когда Биргитта без особых надежд завела о них речь. Биргитта может привести в порядок старую куртку, сказала она. И постирать. Уллин главный начальник сказал, что пора завинтить гайки, а Улла, она шестерка и все делает так, как ей прикажут. Соответственно гайки эти прижали Биргитту довольно чувствительно. Того, что она получает в последнее время, едва хватает на еду. Но не было бы счастья, да несчастье помогло, как говаривала Гертруд, потому что все равно последнее время Биргитту тошнит при одной мысли о жратве. Зато она не отказалась бы от лишней денежки на калории в жидком виде. Мгновение назад она готова была отдать свою правую руку за бутылочку пивка.

— Ну? — говорит Маргарета.

Биргитта хлопает глазами. О чем это она? И чего так взъелась? Маргарета делает нетерпеливый вдох и наклоняется совсем близко.

— Будь так любезна отдать мне мои сигареты. — Она четко выговаривает каждое слово, словно Биргитта глухая или невменяемая.

— Какие сигареты? — переспрашивает Биргитта, снова приваливаясь к витрине и закрывая глаза. Она устала. Очень устала.

— Не надо! — шипит Маргарета. — Ты забрала мою пачку «Бленда», когда мы сидели в ресторане. Я хочу получить ее обратно!

Конечно. Теперь она вспомнила. Ясное дело, дама желает получить назад свои сигареты, такого убытка она просто не переживет. А если и переживет, то наверняка будет лет тридцать гоняться за Биргиттой, строчить заявления в полицию и анонимные письма, стоять по вечерам под ее окнами и горланить: «Это ты виновата, это ты виновата!» Так пусть подавится своими сигаретами!

120