Апрельская ведьма - Страница 64

В первый же месяц, проведенный у Астрид, Кристина приняла три решения. Первое: сдать отборочные студенческие экзамены, чего бы это ни стоило. Второе: не думать о том, что было. Третье: не плакать.

Третье решение являлось условием выполнения двух первых. И оно же было самым трудным. Иногда ей казалось, что она стала похожа на собаку Павлова, про которую они учили в школе. Она ведь не чувствовала особой грусти, она вообще почти ничего не чувствовала, но глаза ее наполнялись слезами, едва она вставляла ключ в замок квартиры Астрид. Казалось, в ней включается какая-то слезоточивая машина. Когда же она закрывала дверь, тело уже сотрясали рыдания, глаза затопляли слезы, рот сам открывался, испуская нечленораздельное мычание. Тщетно она пыталась обмануть себя, старательно вешая свою куртку на плечики. При этом она видела себя как бы со стороны — неловкие пальцы роняют куртку, та шлепается на пол. Тело спокойно и сосредоточенно нагибается и поднимает ее, а рот все мычит и стонет, воет и ревет.

— Зачем было говорить про Биргитту, — завывала слезоточивая машина. — Не могла помолчать?

Что ей можно было ответить на это? Сделанного не воротишь.

Плач прекращался так же внезапно, как и начинался, машина сама собой застопоривалась и выключалась. Кристина, всхлипнув, смотрела на часы. Слезоточивая машина, как всегда, была точна. Астрид придет через двадцать минут. Ополоснув лицо холодной водой, Кристина принималась чистить картошку. И покуда коричневые клубни в ее руках один за другим делались белыми, она в очередной раз клялась самой себе, что больше плакать не будет. Это было совершенно необходимое условие, такое же необходимое и логичное, как числа в математике. Потому что если она не прекратит плакать, то не успеет выучить уроки как следует, а если она их не выучит как следует, то снизятся оценки, а если она станет получать плохие оценки, Астрид силой заставит ее бросить школу. А может, даже запихнет ее на текстильную фабрику.

Все, что угодно, только не это.

В первые же рождественские каникулы, спустя всего месяц после Кристининого переезда в Норчёпинг, Астрид устроила ее на текстильную фабрику. Представлено это было как великая милость — благодаря тому, что Астрид так ценят и мастера, и товарищи по цеху, ее дочь смогла получить одно из вожделенных временных рабочих мест. Причем аж в ткацком цеху!

Фабрика была для Астрид всем. Каждый день, вернувшись домой с работы и плюхнувшись на кухонный стул, она растирала опухшие ноги и подробно пересказывала все, что произошло. Мотальщицы, эти зазнавшиеся твари, требуют, чтоб им платили на двадцать пять эре больше, чем ткачихам. Одному тупому финну прищемило ногу на складе пряжи, и поделом придурку. Биргит скоро станет бабушкой, хоть ей всего-то тридцать четыре. Ну и неудивительно — и сама она шалава, и обе ее дочки такие же, кстати, Мод и Монкан тоже так считают...

Мод и Биргит, Монкан и Барбру; имена пролетали мимо Кристины, даже не представлявшей, кому они принадлежат. И все же в ее мозгу на основании рассказов Астрид сформировался вполне конкретный образ фабрики. Это самая современная текстильная фабрика во всей Швеции. Должно быть, она сверкает сталью. Полы всюду паркетные — этого требует технология. Стало быть, полы сверкают. Ткацкие станки — полностью автоматические, следовательно, людей в цеху почти что нет.

Действительность оглушила ее Когда мастер распахнул дверь в ткацкий цех, который Кристине предстояло подметать в течение каникул, ощущение возникло именно такое: что ее ударили по ушам. Там было так темно! И до того некрасиво! Машины, выкрашенные блекло-зеленой, как крылья кузнечика, краской, а паркет — выщербленный и потрескавшийся, словно после бомбежки. Но самое страшное было не это. Самое страшное — что глухое, почти неслышное урчание, стоило ей переступить порог ткацкого цеха, превратилось в рычание; это был бешеный рев существа, способного на все, что угодно, — безумного, избивающего ее и терзающего все ее тело. Гротти, успела она подумать, пока еще могла думать. Рычит Гротти, хочет живого мяса для своей мельницы...

Так что, не дожидаясь летних каникул, она дрожащей рукой набрала номер отдела кадров госпиталя. После нескольких кратких вопросов все было улажено. Ее ждут на следующий же день по окончании занятий в школе. Или в любой день, когда ей удобно. Младшего персонала у них не хватает.

До этого момента между Астрид и Кристиной установилось нечто вроде хрупкого перемирия. Переехала она в воскресенье, и Астрид встретила ее кофе, венской булочкой и неуверенной улыбкой, но спустя уже несколько часов ее голос стал напряженным. Когда наступило время раскладывать диван-кровать в гостиной, Кристина поспешила заверить, что сама справится, нет проблем. Но занялась она этим не сразу: едва Астрид удалилась, она направилась к балконной двери и распахнула ее. Постояла немного, глубоко дыша, чтобы проветрить легкие после сигарет Астрид. Внутри шевельнулась слабенькая надежда. Стиг Щучья Пасть был, наверное, прав, когда нахмурился, глядя на ее перепуганные, полные слез глаза, и сказал, что это — предубеждение. Перед ее отъездом из Муталы он прочитал ей длинную нотацию. Знает ли она, что психически больные люди слишком долго изгонялись на задворки общества? Но теперь те времена позади, подобные болезни больше не считаются неизлечимыми и постыдными, — медицинскими средствами их можно вылечить, а социальными — предотвратить. И Христинина мама — яркий пример достигнутых на этом поприще успехов. Теперь она полностью здорова и вполне способна позаботиться о своей дочери и обеспечить ее. Кристине не о чем беспокоиться. То, что произошло на кухне у Тети Эллен, когда Кристине было одиннадцать лет, — всего лишь проявление болезни, которую давно уже вылечили. Такого больше не случится, это Стиг Щучья Пасть гарантирует.