Апрельская ведьма - Страница 52

Но Кристина это заметила. Вечер за вечером она лежала в своей кровати в пустой комнате с широко открытыми глазами, вслушиваясь в его рокочущий голос, доносящийся с кухни. Он рокотал непрерывно, Тетя Эллен почти ничего не говорила.

Уговоры. Да, наверняка. Стиг Щучья Пасть пытался уговорить Тетю Эллен сделать что-то, чего той совсем не хотелось. На Кристину волной нахлынула дурнота от этой мысли, и надо было срочно что-то предпринять, все, что угодно, лишь бы узнать, о чем они там говорят. Очень осторожно она спустила на пол босые ноги, потом встала и беззвучно прокралась в прихожую.

— Что нам нужно — так это долгосрочное решение проблемы, — изрек Стиг Щучья Пасть, издав прихлебывающий звук, стало быть, Тетя Эллен угощала его кофе. — А детский дом никак не может быть долгосрочным решением. По крайней мере, для данного случая.

Кристина затаила дыхание. Неужели ее отошлют обратно? Внезапно ей страшно захотелось писать. И более того, она описалась. Как она ни сдерживалась, по левой ноге уже потекла струйка. Кристина рванулась в уборную, но не успела закрыться.

Дверь все еще была открыта, когда Тетя Эллен и Стиг Щучья Пасть минутой позже вышли из кухни посмотреть, кто это там ходит. Кристина закрыла глаза от стыда. Она не хотела, чтоб они увидели ее сидящей на унитазе, с натянутой на коленки ночной рубашкой, но не могла встать и закрыть дверь, потому что боялась замочить весь пол.

— Ты не спишь? — удивилась Тетя Эллен.

А позади нее мелькнуло улыбающееся лицо Стига.

— Слушай, Маргарета, — сказал он. — Что ты скажешь, если у тебя появится еще одна сестренка?

— Вообще-то это Кристина, — заметила Тетя Эллен.

***

А днем позже на пороге Тети Эллен уже стояла Биргитта. Кристина не могла тогда решить для себя, красива эта девочка или нет, как-то в ней совмещалось и то, и другое. Волосы были у нее почти белые и кудрявые, глаза — совершенно круглые, а изгиб выпяченной в гримаске верхней губы явственно напоминал лук Амура. Она была бы похожа на куклу, если бы не грубое, какое-то топорное телосложение. Ноги — как палки, икры без малейшего намека на округлость, торчащий вперед живот, кисти рук — широкие и короткие. Кожа на шее отличалась от лица своим цветом. Серым. Кроме того, из ноздри текла зеленоватая струйка, а кончики пальцев над обкусанными ногтями были такие красные и распухшие, что просто физически чувствовалось, как они болят.

— К маме хочу, — сказала Биргитта.

Фраза была детская, но голос, которым она ее произнесла, — вовсе не девчачий, а глуховатый и низкий, почти мужской.

— Будет, будет тебе, — сказала тетка из комиссии по делам несовершеннолетних, пришедшая вместе с ней. — Ты же знаешь, маме нужно отдохнуть.

— Без меня она не сможет отдохнуть. Ведь это я о ней забочусь...

Тетка из комиссии, растерянно улыбаясь, наклонилась расстегнуть ей куртку.

— Ну конечно, деточка, я знаю, что ты так думаешь. Но маме нужно отдохнуть как следует, поэтому она попросила нас о тебе позаботиться...

Биргитта с подозрением покосилась на нее, а потом, шмыгнув носом, сунула в ноздрю указательный палец. Тетка из комиссии отдернула руку, и в следующую секунду пуговица уже снова была застегнута. На миг в холле Тети Эллен сделалось совершенно тихо. Все уставились на пуговицу — Маргарета и Кристина, тетка из комиссии и Тетя Эллен. А Биргитта смотрела на них всех, переводя взгляд с одного лица на другое. Когда осмотр завершился, она зажмурилась и втянула в себя воздух, это напоминало глубокий вздох. Совершенно непроизвольно Кристина с Маргаретой тоже вздохнули: словно ветерок пронесся по холлу Тети Эллен.

Секундой позже Биргитта снова открыла глаза. В них что-то блеснуло, она круто повернулась и бросилась к двери.

В дверь Кристининого кабинета стучат, слышится такое робкое «тук-тук-тук», что на миг кажется, будто бы тот самый замерзший воробышек с кормушки Тети Эллен пролетел сквозь время и оказался в коридоре поликлиники. Но телу хватает здравого смысла немедленно обеспечить себе необходимое алиби. Одним проворным движением Кристина поворачивает лампу и винтовое кресло в сторону компьютера — она просто заносит информацию в историю болезни.

— Да, — откликается она как можно равнодушней.

— Простите, пожалуйста, — слышится нерешительный голосок. Это Хелена, медсестра.

— Сейчас я всех приму... — говорит Кристина, не отрывая взгляда от дисплея.

— Да нет, — смущается Хелена. — Всего-то пять минут прошло...

Кристина круто разворачивается в своем винтовом кресле лицом к двери.

— А что такое?

— Да Хубертссон...

— Что с ним?

— Что-то такое странное. А еще из приюта звонили, там у кого-то из его пациентов сильнейший эпилептический припадок.

— Да?

— А Хубертссон... Он... с ним невозможно разговаривать.

Кристина поправляет очки.

— Он что, выпил?

Хелена прямо извертелась от неловкости, она в поликлинике — первый адвокат Хубертссона, наседка без цыплят, готовая терпеть любые выходки и капризы Хубертссона ради сомнительного наслаждения — взять его под свое белое крылышко, когда тому плохо.

Кристина встает и засовывает руки в карманы халата. Ее это раздражает. Уже не первый раз Хелена считает, будто с Хубертссоном творится что-то странное, но упрямо отказывается принять Кристинину версию — что странности могут объясняться хорошо припрятанной бутылкой виски. А может, еще и сильной аллергической реакцией на таблетки от кашля — от Хубертссона обычно здорово разит смесью ментола со спиртом как раз тогда, когда, по мнению Хелены, с ним творится что-то странное. И в этих случаях Кристине приходится принимать кроме своих еще и его больных.