Апрельская ведьма - Страница 135

135

— Ведьма. Гадюка. Сосалка. Свинья. Дрянь. Алкашка. Бухая карга. Старая образина. Обманщица. Двурушница. Отброс общества. Попрошайка. Сифилитичка. Мошенница. Воровка. Убийца. Лгунья! Лгунья! Лгунья!

Маргарета почти выкрикивает:

— Тише! Затихни, ради бога!

И Биргитта затихает, она откидывается на подголовник и прикрывает глаза. Слова иссякли, и руки уже не трясутся. Наконец она подошла совсем близко к истине.

***

В то утро в доме было необычайно тихо, Эллен, Кристина и Маргарета сидели нахохлившись, словно стайка замерзших воробьев, у кухонного стола, когда Биргитта, просунув голову в дверь, сказала всем «пока». Лишь Эллен что-то пробормотала в ответ, а Кристина с Маргаретой — те просто кивнули. Устали, видите ли. Хотя обе пока только в школе учатся и им не надо вставать в такую рань, как Биргитте.

Моросило, осенний воздух был прохладен, легко дышалось, но подкатывавший автобус выпустил ей в лицо клуб зловонного выхлопного газа. Она скривилась и отвернула голову в сторону, как и все на остановке. Все — знакомые: старик Нильссон, старуха Блад и еще несколько. Все работали на «Люксоре» — те, кому на Машиностроительный, уехали предыдущим автобусом. Старик Нильссон никогда не упускал возможности сесть рядом с Биргиттой, он обычно читал газету, якобы не замечая, что прижимается к ней ляжкой. Биргитта, как правило, ему это спускала, хотя он был отвратительный старикашка, слюнявые губы и желтый табачный налет на зубах. Но он был начальник смены, и у него была власть над часами и минутами, над штампом на проходной и вычетами из зарплаты.

Он ухмыльнулся, когда увидел, что она села у окна и придерживает соседнее место.

— Доброе утро, — сказал он, усаживаясь. Потом развернул «Мутала тиднинг» на коленях и притиснул, как и ожидалось, ее бедром. Она лишь пробежала взглядом по газетному листу и отвернулась, глядя на моросящий дождь, пока до нее дошло, что именно она только что увидела. Она снова поспешно наклонилась над газетой, у старикашки дух перехватило, когда ее куртка распахнулась, открыв полурасстегнутую блузку и ложбинку между грудей. Да. Все точно. Сегодня пятое октября. Три года как умерла Гертруд. День в день.

— Слушай, — сказала она приглушенным голосом и под прикрытием газеты осторожно положила руку на ляжку Нильссона. Он заморгал и вперился в газету остановившимися глазами, словно нашел что-то невероятно важное, какую-то неслыханно интересную статью, способную перевернуть всю его жизнь. Биргитта стиснула ляжку чуть-чуть сильнее.

— Слушай, как бы мне сегодня слинять пораньше? Чтобы не заметили, а?

Нильссон что-то буркнул и перевернул страницу, он не смотрел на Биргитту, однако казалось, что глаза его вот-вот вылезут из орбит. Биргитта, убирая руку, как бы невзначай провела ею по его бедру.

— Спасибо, — прошептала она. — Какой ты добрый! Этого я не забуду.

Все устроилось, она смогла пойти на кладбище сразу после обеда, пока не стемнело. В прошлом году она выбралась только после конца рабочего дня, летела как сумасшедшая с фабрики в цветочный магазин, но там никак не могла решить, какие купить розы — красные или белые, она мучилась так долго, что на глазах выступили слезы. Когда же она вышла наконец с букетом на улицу, там уже смеркалось и горели фонари. За ее спиной провернулся ключ в замке. Цветочный магазин закрылся. И все магазины закрывались.

Пока она добиралась до кладбища, и вовсе стало темно. Улицы Муталы опустели, эхо шагов Биргитты отдавались от стен, а ее собственная тень то росла, то съеживалась в свете уличных фонарей. Сердце колотилось так, что невозможно было вздохнуть.

Она не решилась войти. На самом кладбище фонарей не было, и поэтому она так и не осмелилась туда войти — только долго стояла у калитки, прижав к груди букет. И вдруг услышала смешок, серебристый женский смех, пробившийся из мрака. Словно кто-то лежащий там, на кладбище, смеялся над ней, кто-то заманивал ее туда серебряным голоском, кто-то, прячущий под саваном нож.

Она швырнула цветы за калитку и кинулась бежать. В общем, вела себя как последняя дура. Но на этот раз все будет иначе.

Нильссон кивнул и повернулся спиной, давая ей улизнуть, — он проследит, чтобы в ее карточке отметили положенное время. Может, в один прекрасный день он потребует расплаты где-нибудь в туалете — но есть за что. И потом, ему ведь нужно только ее тело.

Она помчалась через площадь в цветочный. На этот раз она не будет раздумывать, она уже решила заранее. Красные розы. Ясно же, что на могиле Гертруд должны быть именно красные розы.

Ее нет уже три года, — но Биргитта по-прежнему видела ее каждый день. Она мерещилась в чьем-то затылке на остановке, в движении идущей мимо женщины, в далеком смехе; шаг за шагом Биргитта выращивала в душе надежду, потом резко оборачивалась — чтобы в очередной раз испытать разочарование. Гертруд умерла. Она уже не вернется.

Возле кладбищенской калитки Биргитта остановилась набрать в грудь воздуха. Еще не стемнело, но день выдался серый и туманный. Деревья походили на тени, тучи опускались на них, готовые растворить и поглотить их навеки.

Наплевать. Если что, пусть туча поглотит и Биргитту. Все равно она пойдет к Гертруд. Положит красные розы на жухлую могильную траву, постоит потом, склонив голову и вспоминая.

Эллен удивилась, когда она пришла. Старуха сидела в гостиной и, как всегда, вышивала, и когда Биргитта появилась в дверях, она подняла голову, прищурилась поверх очков и выронила пяльцы.

— Уже пришла?

Биргитта кивнула. Развязывая косынку и расстегивая куртку, пояснила:

135